Белое море, Черное море
Вера Козловская
© Вера Козловская, 2015
Фото на обложке и рисунки Вера Козловская
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1. Соня
– Будь моей женой, – неожиданно сказал он, театрально встав на одно колено и протянув к ней руку.
– Клоун, – тихо ответила она, – и хотела уйти.
Но вдруг другой мужчина, тот, что моложе, тоже оказался перед ней на коленях и повторил жест старшего.
– Будь моей мамой.
Это уже было не смешно. В этих глазах уже не было игривости и лучистой искорки. Там была глубокая влажность, вот-вот готовая вырваться водопадом, бездонная и ждущая ответа. И она застыла:
– Вы шутите?
Никто не успел ответить, потому что случилось нечто. Вместо ответа, третий мужчина, пожилой и солидный, тяжело преклонил одно колено и, увидев перед собой два черных усталых омута, она услышала:
– Будь моей дочерью. Прошу…
Соня проснулась в слезах, пот струился по шее и груди.
«Что это было? Сон? Боже, какой яркий. Откуда он взялся? И эти мужчины… Я в полном смятении. Уже светает, скоро вставать, будильник еще, кажется, не звенел. Муж похрапывает рядом, вроде все хорошо. Но все же, эти мужчины… Лица нечеткие, но как будто знакомые. Странный сон…»
Сон был действительно странный и… довольно пикантный, поэтому Соня его так никогда и никому не рассказала.
2. Элеонора
– Анечка, Анютка, куда ты запропостилась? А, вот ты где, мой птенчик, – ворковала Элеонора, подзывая свою трехлетнюю дочку. Своего «ангелочка», свое «сокровище».
У нее было еще очень много ласковых слов для нее, для своей «кровиночки». С тех пор, как они переехали в этот дом у моря, она была счастлива. Море было холодное, северное, по берегам камни, и вода не нагревается здесь даже летом. Но все-таки это было море. Белое море. Под шум прибоя она засыпала вечерами. Утром, когда все еще спали, она любила накинуть плед и выйти на мостки, слушать глупых чаек, которые вечно между собой что-то делили. Любила наслаждаться плеском неспешных волн, то набегающих на камни, то откатывающихся вглубь. Они никуда не спешили, эти волны. Они вечные, куда им спешить. Они будут всегда. Это люди уходят и приходят, постоянно куда-то спешат, суетятся. А они… «Слыш-ш-шишь, слыш-ш-шишь? Нам нет никакого дела до человеческих проблем. Мы спокойно дыш-ш-шим, и у тебя все будет хорош-ш-шо».
Они ее успокаивали, умиротворяли. Она любила им отвечать:
– Слыш-ш-шу, слыш-ш-шу. У меня тоже теперь все хорошо. Как раньше…
3. Элеонора
А раньше действительно было все хорошо. Элеонора была спокойна и уверена в себе. У нее был замечательный муж, который любил и заботился о ней, обеспечивал семью, и, в общем, что еще нужно для счастья. Это была почти идеальная семья.
У нее было все. Не хватало только одного – полюбить его, но это ей как-то не удавалось. Но, впрочем, это не важно. Ей казалось, что это совсем не важно. Многие так живут, да еще и завидуют. Дом в достатке, почти «святой» муж, но главное, и это действительно, главное – у них был сын. Их единственный, любимый, ненаглядный Артемка, Темушка. Их первый, хотя, впрочем, и последний. Она это знала. И муж это знал.
Элеонора была уверена, что муж больше никогда не позволит ей иметь детей. А она хотела. Дочку. Ну или сына. Где один, там и другой. Если это будет девочка, то она будет самой красивой «снежинкой» на всех детских праздниках. Она будет ее баловать и менять ей бантики три раза в день. Они будут вместе печь ее любимые слоеные пирожки, заплетая тесто в косички. И ее ручки, и мордашка – вся будет белой, в муке.
Дочурка будет хлопать в ладошки и смеяться, тихо и звонко, как мама. У Элеоноры был чудесный смех, нежный и чистый, как будто перекликались японские трубочки-колокольчики, поющие «музыку ветра». И глаза будут мамины – огромные, серо-голубые. Их цвет будет меняется от настроения и времени суток. Утром они будут больше голубые, яркие и блестящие, а к вечеру усталые и задумчивые, и цвет их может быть серым, как небо перед дождем. Но главное – волосы. Пусть у нее будут длинные волосы. Как говорила бабушка Элеоноры, у женщины вся сила в волосах, и чем волосы длиннее, тем больше силы. «Я бы передала ей огненно-каштановую копну своих волнистых волос», – думала Элеонора.
Но он не хотел. Глеб не хотел больше детей. Он боялся.
4. Глеб
Глеб был старше Элеоноры на пятнадцать лет, умный, образованный, из прекрасной семьи потомственных военных. Это была «блестящая партия». Элеонора тоже была «из военных». Их семьи дружили, и Глеб часто бывал в их доме. Элеонора выросла красавицей у него на глазах. Они семьями переезжали из гарнизона в гарнизон, пока не осели под Архангельском. Она привыкла, что Глеб всегда где-то рядом. И когда ее отец погиб, выполняя свой долг, Глеб стал заботиться о ней. Элеонора с мамой всегда чувствовали рядом его мужское плечо. И вот случилось так, что он вошел в ее жизнь естественно и привычно, как будто по-другому и быть не могло.
А потом родился Темушка, и жизнь потекла молочной рекой, кисельными берегами. И ничего изменить уже было нельзя. Да и надо ли? От добра – добра не ищут. Глеб очень любил Артемку, но какой-то своей, скупой мужской любовью, «не разводя сырости», как он говорил. Порою, он был с ним строг, считая, что только так можно вырастить достойного мужчину. Но иногда они так расходились в играх, что люстра на потолке качалась от их топота, когда, завязав наискосок черной лентой свой глаз, «Кутузов со товарищи» шли в наступление. Ну каких еще игр ждать от мальчишек, пусть даже выросших, если «войнушка» в их гарнизонной жизни была везде – и дома, и на работе. И только игрушки у взрослых дядей тоже выросли.
Глеб был ужасным максималистом. У него все должно было быть по-максимуму. И в карьере тоже. Глеб Семенович уже был подполковником, и останавливаться на этом не собирался.
– Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, – любил повторять он слова французского императора и стремился к этому постоянно.
Но, надо отдать должное, он и вправду всегда знал, как надо. И удача любила его. Почти всегда. Кроме того случая, когда она, видимо, играла с ним в прятки и завязала глаза… Слепая фортуна!
5. Антон
Светает. Который час? Соня проснулась от жуткого предчувствия – сейчас начнется. Она уловила это почти физически. Антон зашелся в приступе кашля и молча вздрагивал плечами, с глухим свистом втягивая воздух. Он виновато смотрел на Соню, как бы оправдываясь, что вновь разбудил ее среди ночи. Но приступ не прекращался и, вместо вины, в его глазах появилась мольба, захватывающая и всепоглощающая. Жена знала, что нужно делать. Бегом, босиком на кухню. «Где он? Ну, давай же, куда ты подевался? Вот, нашла!» Спасительный баллончик с аэрозолем. Лекарство было доставлено вовремя. Несколько вдохов и Антон задышал. Окно нараспашку, дверь настежь – должен быть сквозняк! Мужу нужен свежий воздух.
– Дыши, родной, дыши.
У Антона была аллергия на сухой горячий воздух, сразу начинался приступ астмы. А сейчас уже вторую неделю стоит жара «под сорок», дышать нечем, воздух такой густой, хоть режь его ножом, как масло, и намазывай на хлеб. Голова кружится, мысли путаются и в глазах миражи – ну вот и началось. Соня работала медсестрой в роддоме Севастополя и не раз видела, какими тяжелыми могут быть приступы астмы. Да и врачи всегда говорили, что южный жаркий климат ему не подходит, ему нужна прохлада. Поехали бы куда-нибудь в Москву или в Ярославль – там было бы гораздо легче дышать. Но Антон любил море! Без моря он жить не мог. Ведь он был моряк.
И когда приступ астмы снова накатывал с головой, и в воздухе опять повисало его предчувствие, то кошки начинали скрестись у Сони где-то внутри, от бессилия и жалости к нему. Но жалеть его было нельзя, он этого категорически не любил. Антон долго служил военным спасателем на Черноморском флоте, но сейчас был уже в отставке – его списали по состоянию здоровья. Но разве моряк может быть бывшим?
– В тельняшке я родился, в тельняшке и умру, – говорил он.
– Да ты родился не в тельняшке, а в рубашке, так мама твоя говорила, – язвительно замечала Соня.
– Да, в рубашке, – соглашался Антон, – но рубашка была полосатая.
Врачи не раз говорили Соне, что если она хочет дожить с ним до серебряной свадьбы, то должна уговорить его переехать в прохладный климат.
– Да и Павлушке уже скоро семь лет, осенью ему идти в школу, и, если переезжать, то нужно уже решаться, ведь нельзя же ребенка дергать из школы в школу, – так Соня убеждала Антона, торопя его с переездом.
Но он только грустно смотрел своими карими глазами-вишнями на море, задумчиво поглаживая свой подбородок, заросший аккуратной ухоженной щетиной-бородкой от одного виска до другого, черной, как морская форма и колючей, как острые тонкие льдинки-иголочки зимнего Черного моря.
